— Вот даже как? — Люда вполне оценила степень неприязни мужа к своей особе. — И чем, интересно, я тебе так мешаю?
— Ничем. — Он сразу замкнулся. — Слушай, а откуда ты взяла этого Леню?
— Какая разница?
— Так. Интересно. Ты ему покровительствуешь, насколько я понял?
— Допустим.
— И какие у тебя к нему чувства?
— Материнские.
— Вот как? — Он откровенно иронизировал. — А мальчик-то хорошенький.
— Меня это не касается. Он почти на тринадцать лет меня моложе. Даже в сыновья годится, потому что некоторые рожают в тринадцать лет.
— Ну, положим, что не в тринадцать. Но раз ты ему как мать, пригласила бы в гости, что ли.
— Зачем?
— Быть может, мы вместе станем ему семьей? А? Ма-ма-ша.
— Если не считать твоего хамства, то мысль рациональная.
— Давай не будем ссориться, Людок.
— Что-о?
— Пардон. Мне просто показалось, что ты в последнее время подобрела.
— К тебе это не имеет никакого отношения. Давай спать, завтра на работу.
Она посмотрела, как муж полез в шкаф, за подушками и постельным бельем. И словно нехотя намекнула:
— Можешь вернуться в общую спальню, пока у каждого из нас не будет по своей отдельной комнате. Мне стирать меньше.
Муж сделал вид, что так оно и есть, хотя стиральная машина, давно поселившаяся в их ванной, выдавала забрасываемое в нее белье уже сухим и только что не поглаженным.
…Она искала предлог, чтобы сблизиться с Леней естественно и без напряжения, но никак не могла найти. Нельзя же просто платить ему больше, чем другим, ничем этого не объясняя? Люда же чувствовала, что должна ему очень и очень много. За то, что так получилось с его сестрой, за те пять лет, в течение которых его семья терпела одно крушение за другим. Она не обманула мужа насчет материнских чувств. Где-то подсознательно ей, как истинной эгоистке, всегда хотелось получить взрослого ребенка уже готовым. Кем-то рожденным, выкормленным, вылеченным от бесчисленных детских болезней. К тому же Леня удивительно напоминал ей Глебушку, единственного мужчину, от которого Люда хотела бы иметь ребенка, но судьба распорядилась по-другому. Она уже много лет искала объект для нежности и забот — не любовных, других. Люда не знала, в чем состоят материнские заботы, и понимала их по-своему.
Окружающие оценили бы ее внимание к Лене так же, как и ее муж. Люде, в сущности, было наплевать на их мнение. Пусть думают что хотят, лишь бы Леня так не думал. Только его наивность была тем щитом, которым она решила прикрыться. Но куда бы с ним пойти? Посидеть, поговорить, узнать, чего ему хочется и что он не может себе позволить. Люда даже не представляла себе, куда сейчас ходит молодежь. На дискотеку? Она уже старовата для таких мероприятий. На концерт? Слушать современную музыку, в которой она ничего не понимает? В музей? Смешно. В театр? А под каким предлогом? И не в кино же. Непонятно, как и с чего начинать это сближение.
Но начать Люда все-таки решила с работы. Так проще. Пусть она будет готовить из него, допустим, перспективного руководителя отдела. Кадры надо растить самим. Что может быть естественнее, чем сидение допоздна над бумагами и сведение балансов? Он должен к ней привыкнуть. А не теряться от любого к нему вопроса и не заливаться румянцем:
— Да, Людмила Сергеевна. Я все сделаю, Людмила Сергеевна.
Она не хотела быть для него Людмилой Сергеевной. Не хотела быть начальницей, работодателем, просто случайным человеком, который как вошел в его жизнь, так же легко может из нее и исчезнуть. Она все чаще просила Леню задержаться и подсовывала ему срочную работу.
— Вот тебе пачка счетов, вот выписка из банка. Ищи, вычеркивай суммы, поступившие на счет. Потом пройдись по балансам наших клиентов. Посмотри, у кого большая задолженность. Завтра позвони, выясни, почему не переводят деньги.
— Я?!
— Но я же не могу все успеть.
— А Евгений Борисович?
— Видишь ли… — «Господи, как же ему объяснить-то?» — У него другой круг обязанностей.
— Он с поставщиками договаривается, да?
— Он? С поставщиками? — Люде хотелось смеяться. Да уж, Якушев договорится! — Ну вроде того.
— А вы давно замужем, Людмила Сергеевна?
— Что? — «Наконец-то! Вопрос лично ей, а не по делу!» — Пять лет. Много это или мало?
— Ну…
— Все понятно. Если вычесть это из твоих двадцати с небольшим, то много. А если из моих тридцати, ну, скажем, тоже с небольшим, то, наверное, не очень. Как ты считаешь?
— Не знаю. Мне кажется, что тридцать лет — это само по себе ужасно много. Ой, извините!
Если бы у нее были какие-то виды на этого мальчика, она бы обиделась. И сильно расстроилась. А так просто весело рассмеялась:
— Согласна. Когда мне было двадцать, мне тоже казалось, что в тридцать лет женщина — древняя старуха. А сейчас кажется, что в сорок. А в сорок будет казаться, что в пятьдесят, ну и так далее.
— Ну я же не сказал, что старуха. Просто… Это просто другое поколение, да?
— Но Людмилой Сергеевной меня звать не обязательно, — вывернулась она.
— А как?
— Просто Людмилой.
— Да? А можно?
— Запросто. — У нее было прекрасное настроение. Они уже почти друзья.
— Хорошо. Людмила, проверьте, пожалуйста, правильно ли я все сделал.
Она со вздохом сожаления подвинула к себе бумаги. Как же надоело все это, да деньги нужны! Ей снова надо зарабатывать эти проклятые деньги, а конца не видно. Страх перед нищетой сильнее всех инстинктов, в том числе инстинкта самосохранения. И, просматривая счета, Люда спросила:
— Леня, а что ты делаешь в выходные?