— Черт бы побрал вашу дыру со всеми парикмахерскими и прочей дрянью! — взвизгнула она.
— Подумаешь, — фыркнула кассирша и бережно погладила обеими руками свои великолепные шелковые ноги. — Сразу видно: из Москвы.
— Да отчего это видно-то? — возмутилась Людочка.
— По лицу. Вы, москвичи, вечно всем недовольны.
— Это вы всем недовольны, — швырнула она несколько купюр на стол. — Сдачи не надо.
Вслед ей раздалось тихое хихиканье.
Уже в вагоне Людочка обнаружила, что у нее нет ни зубной щетки, ни мыла, ни какой-нибудь еды. Надо же! Оказывается, всю жизнь кто-то о ней заботился, а теперь вдруг никого не оказалось рядом. И что делать? Поезд едва тащился, останавливаясь у каждого столба, а место у нее оказалось на верхней полке. Раньше Людочка не представляла себе, что в мире существуют плацкартные вагоны, что еда и напитки в стоимость билета не входят и что до Москвы можно ехать больше двух суток, терпя при этом массу неудобств. Даже из другого полушария Людочка добиралась до родного города быстрее, причем с комфортом и без всяких проблем.
«Ну, Тимка, я тебе это припомню!» — подумала она, забираясь на свою полку. Внизу расположилось шумное семейство, завалив весь стол свертками с едой. Пахло так вкусно, что в Людочкином животе раздалось глухое урчание. Она изо всех сил прижимала к животу подушку, но его стоны невозможно было заглушить. Наконец толстый мужик, переодевшийся в грязном туалете в тренировочные штаны с белыми полосками по бокам, согнутым пальцем постучал в верхнюю полку:
— Эй, попутчица! Закусить не хочешь?
— Спасибо, я не хочу.
— Чего ломаешься-то? Странная ты деваха: без вещей, без кавалера. Студентка, что ли? Слезай, накормим.
— А вагон-ресторан здесь есть? — свесилась со своей полки Людочка.
— Тю! Денег, что ли, куры не клюют?
— Не-а. В туалет охота всю дорогу бегать, — подмигнула мужику такая же рыхлая, вальяжная жена. Мужик называл ее Анькой.
И Людочка нехотя слезла.
— Как звать? — спросил мужик, отрезая огромный кусок хлеба.
— Люд… мила, — попыталась она сохранить дистанцию.
— Люся, значит? Ну давай, Люся, рубай.
Никогда прежде она не позволила бы себе хватать еду руками, жадно проглатывая куски. Но отсутствие горячей воды и нелепая стрижка и грязь, которая, казалось, налипала отовсюду, сделали свое дело. Она больше не была Людочкой. Люся. Непонятное существо, с прической точь-в-точь как у приходящей по утрам убирать ее офис уборщицы. И ела торопливо, облизывая пальцы.
— Я вас тоже чем-нибудь угощу, — пообещала она с набитым ртом.
— Угостишь. Вот пива понесут, и угостишь, — осклабился мужик.
Пива Людочка раньше никогда не пила. Не понимала его едкую горечь. Но когда мужик достал огромную воблину и стал чистить ее на газете, у девушки вдруг слюнки потекли. И Люся купила у проходившего по вагону официанта четыре бутылки пива. А потом вдруг неожиданно очень здорово опьянела и до самой ночи изливала душу попутчикам. О том, как любит своего замечательного мужа Тимку, как мудро и правильно руководит туристической фирмой и как хорошо жить на этом свете. Попутчица только головой качала:
— Во заливает! Прямо писательница! Фирма, вишь, у нее! Оно и видать. Хоть бы чемоданчик какой для приличия с собой прихватила.
— Давай, Люся, еще по пивку! — подталкивал в бок мужик.
— Так кончилось же!
— А я сгоняю. Одна нога здесь, другая тоже здесь, ха-ха! Эх, жизня! — И не к месту: — До чего народ довели!
Потом Люся лежала на верхней полке и слушала, до чего довели народ. И показалось вдруг, что она учила в школе какую-то неправильную географию. Существовал на свете неописанный еще материк, огромная часть суши, где люди выживали с трудом, переваливаясь через планку «сегодня — завтра» с минимальным запасом и постоянной угрозой однажды и вовсе не взять заветную высоту. На этом материке царила беспросветная нищета, и случайно выброшенная на его берег Люся не знала, как себя теперь вести.
На одной из магистралей этого материка, в плацкартном вагоне, стемнело, и попутчики уже не сдерживали себя. И все говорили об одном и том же: как тяжело живется и что надо сделать, чтобы не было еще хуже. Насчет «лучше» русский человек никогда и не заикался, цепляясь за то, что имел, всегда готовый и уступить чуть-чуть. И этим в итоге обрекал себя на беспросветное существование.
Какой-то дед, постукивая палочкой по своей полке и упорно называя олигархов аллигаторами, жаловался соседу:
— Энти аллигаторы весь колхоз у нас развалили… Таких, мать твою…
— Во-во, — поддакивал сосед. — Их бы всех посадить на нашу зарплату.
— Я хари-то ихние все наперечет знаю. Как морда во весь экран — знамо: аллигатор. Отъелися на наши народны деньги.
— Правильно, папаша, говоришь. На консервы бы пустить все это крокодилье племя.
— Собаки сдохнут, — оглушительно сморкался дед в огромный клетчатый платок.
«Папу Сальникова бы сюда, — думала Люся, прислушиваясь к чужому разговору. — Вот где ему надо общаться со своими избирателями. Одна ночь в плацкартном вагоне — и можно посыпать голову пеплом. От стыда».
Мужик на соседней полке вслух читал журнал с красивыми картинками. Люся сквозь дрему слышала, как он комментирует прочитанное:
— Во, Анька, слышь? На даче у известного певца собака съела птенца павлина. А? Называется «Происшествие на даче». Помнишь, прошлый год у нас Тарзан соседского петуха придушил? Так без петуха куры нестись не будут. А без павлина что? Они будто бы и петь не могут.